Louis Armstrong - душа джаза

Кончается век. Близится время подведения итогов. Скоро обложки иллюстрированных журналов засверкают коллажами из лиц тех, кто оказал наибольшее влияние на жизнь человечества в ХХ веке. Здесь наверняка будут вожди революций Ленин, Мао и Хомейни, кровавые диктаторы Сталин и Гитлер, апостолы свободы Ганди и Сахаров, великие гуманисты Корчак и мать Тереза, гений науки Эйнштейн и гений кино Чаплин, здесь будет ливерпульская четверка, здесь будут разведчики космоса Гагарин и Армстронг. И еще здесь будет однофамилец и соотечественник последнего, невысокий, склонный к полноте чернокожий человек с толстенными губами и хриплым голосом. И в руках у него будет труба.

Среднестатистический гражданин привык мыслить стереотипами: поэт-Пушкин, художник-Репин... И западнее Буга дело обстоит точно также, только имена будут другие. И лишь короткое слово «джаз» вызовет практически одинаковые ассоциации в любой точке земного шара. Джаз — это Луис Армстронг. Все, за что люди любят джаз, воплощено в этом имени. Свобода. Демократичность. Дерзость. Обаяние. Энергия. Жизнелюбие. Честность. Юмор. Чувственность. Доброта. Конечно, не весь джаз — это Луис Армстронг, но он — это душа джаза.

После работы над материалом о Чарли Паркере для стартового номера журнала «Jazz-Квадрат» чувство симметрии привело к этой теме — рассказу о другом великом джазмене с совсем другой судьбой, человеке, в котором счастливо сочетались фантастический талант, огромное трудолюбие, железная самодисциплина и легкий, открытый характер. Видно, звезды очень удачно расположились над Новым Орлеаном в День Независимости США в 1900-м году для появившегося тогда на свет маленького Луи. Хотя поначалу так не казалось никому...

Новому Орлеану, родине Армстронга, в 1998 году исполнится 280 лет. Основан он был французами и, как и вся Луизиана, до перехода под власть США пережил периоды французского, испанского и опять французского колониального господства. Расположенный при впадении Миссисипи в Мексиканский залив, этот Delta City, Город в Дельте, был крупнейшим портом, а к концу ХIХ века — четвертым по величине городом Штатов. Кроме того, он был одним из самых оригинальных городов Америки. Нигде романская культура не составляла такую существенную часть атмосферы города. Была у Нового Орлеана и более скандальная известность: столица греха, общеамериканский центр сомнительных развлечений. Здесь была масса ресторанчиков, кабачков и просто притонов, здесь процветали торговцы спиртным и наркотиками, содержатели игорных и публичных домов, здесь зарабатывали себе на хлеб проститутки всех оттенков кожи. Бедный борец за нравственность, муниципальный советник Стори! Это он был инициатором реализованного в 1897 году плана сосредоточить все злачные места города в одном, сравнительно изолированном районе. Отныне его честное имя навсегда осталось связанным с этим гнездом пороков — Сторивилль.

Именно со Сторивиллем связано и детство великого Армстронга. Отец очень рано ушел из семьи. Луис и его двумя годами младшая сестренка Беатрис («Мама Люси») обитали то у бабушки — Джозефины Армстронг, то у матери — Мэри Энн (Мэйэнн). Всех этих трех женщин Луис нежно любил всю жизнь. Мэйэнн едва умела читать и писать, работала прачкой, а возможно и подрабатывала наиболее распространенным для своей среды способом. Сам Армстронг искренне говорил впоследствии: «Не могу сказать, занималась ли она проституцией. Если и да, то делала это так, что я ничего не видел». Луис рос в жесточайшей нужде, наряду с семьей главным его воспитателем была улица.

А помимо «свинцовых мерзостей новоорлеанской жизни», как сказал бы знаток дна другой огромной страны Максим Горький, Луис видел, слышал и впитывал немало интересного. Город жил и дышал музыкой. Увеселительные заведения Сторивилля кормили множество музыкантов. Музыка царила во время ежегодных карнавалов Марди Грас, музыка звучала в многочисленных храмах города — от католических до культа вуду, музыка в исполнении духовных оркестров была обязательным элементом негритянских похорон, перекрестки и площади становились ареной поединков передвигавшихся на телегах составов, оркестры маршировали по улицам, играли в танцзалах. И будь то похороны или танцульки — их везде сопровождали сотни искренних и восторженных болельщиков. Появлялись первые «короли», победители так называемых cutting contests, «зарезавшие» соперников и отстаивавшие свой титул. Рождался джаз.

«...Новый Орлеан особенно заинтересован вопросом о джазе, поскольку разные источники утверждают, что этот вид музыкального порока родился в нашем городе, и более того, что он возник в наших непристойных кварталах. Мы отвергаем «честь» этого порождения, но так как подобная версия существует, мы должны быть обязаны последними принять это явление в респектабельном обществе, а также, во имя сохранения общественного порядка, уничтожать его, где бы оно ни появилось. Его музыкальное значение равно нулю, а его потенциальные возможности вредить — велики». ("Таймс Пикаюн», Новый Орлеан, 20.06.1918)

Оставим в стороне дискуссии о месте рождения джаза. Сегодня общепризнанно, что Новый Орлеан отнюдь не может монопольно претендовать на звание родины Джаза. Однако одним из главных центров его возникновения он был. В Новом Орлеане он рождался из смешения европейской маршевой музыки, рэгтайма, протестантских духовных песнопений в «черном» варианте — спиричуэлс, блюза и африканских ритмов. Провидение каким-то образом вложило в эту странную смесь душу под названием свинг и появилась музыка, которую начали называть странным и, кажется, не очень приличным словом — джаз.

Первые джазовые «короли», в основном креолы и негры, реже — белые, были любимцами города и настоящими кумирами босоногих мальчишек, толпами сопровождавших составы, где играли Бадди Болден, Фредди Кеппард, Кид Ори, Джо Оливер. Последний был любимым музыкантом юного Луи.

Уже с раннего детства Луис понимал, что музыка может прокормить. С семи лет он продавал газеты, чуть позже занялся «угольным бизнесом», а уже с 10 лет распевал вечерами с квартетом своих приятелей модные песенки на улицах города. Однако более-менее регулярное музыкальное образование Армстронг получил в весьма неожиданном месте.

Праздники в Новом Орлеане всегда проходили живо и шумно. Так было и в новогоднюю ночь 1913 года. Стянув у очередного дружка матери револьвер, Луис, захваченный общим весельем, устроил стрельбу в воздух. Он был незамедлительно арестован и препровожден в исправительное заведение для цветных подростоков — «Уэйф'с Хоум».

Мы привыкли считать, что юные правонарушители выходят из подобных заведений почти законченными преступниками. Но или нравы там в начале века были другими, или коллектив педагогов «Уэйф'с Хоум» состоял сплошь из макаренко и песталоцци, но Луису повезло. Сам он позже сравнивал свое пребывание в «Уэйф'с Хоум» с пансионатом. Самое главное — именно здесь начала работать заложенная в этом крепко сложенном, вежливом, располагающем к себе подростке генетическая программа. Он вступил сначала в местный хор, а затем — в оркестр. Начав с тамбурина, перебрав еще несколько инструментов, Луис остановился на корнете. За полтора года он освоил технику игры, разучил ряд модных мелодий изрядно развил свой музыкальный слух. И еще он вынес весьма теплое чувство к директору «Уэйф'с Хоум» Джозефу Джонсу и руководителю оркестра Питеру Дэвису, своему первому учителю. Луис был на гастролях в 1957 году, когда умер Джонс, но телеграмму с соболезнованием его родным он прислал — со времен «Уэйф'с Хоум» прошло к тому времени почти 45 лет!

Вернувшись к вольной жизни и своим обычным занятиям по продаже молока, угля или разгрузке бананов с речных судов, Луис стал гораздо чаще играть вечерами везде, где только мог получить ангажемент. Это приносило кое-какие деньги, но самое главное — музыка постепенно становилась главным делом жизни. Своего инструмента у Армстронга еще не было, но ему охотно одалживали корнет. Мастерство его росло не по дням, а по часам, он стал уже достаточно известен среди новоорлеанских музыкантов. Появились у него уже и прозвища, столь распространенные в этом кругу. Одно из них — Литтл Луи, связанное с ростом и возрастом, постепенно вышло из оборота, а вот второе сопровождало всю жизнь: Сачмо, сокращение от английского Satchel Mouth (нечто вроде "рот-кошелка"), из-за солидных размеров и формы губ, столь важных для музыканта-духовика.

Армстронга любили. Это врожденное свойство вызывать к себе приязнь сопровождало его всю жизнь и здорово помогало Луису. Под особое покровительство его взял король новоорлеанских трубачей Джо «Кинг» Оливер, игравший тогда вместе с выдающимся тромбонистом Кидом Ори в самом сильном оркестре города. Оливер много дал юному Армстронгу, обучил многим чисто техническим нюансам игры, иногда играл с ним дуэтом. Первый в жизни Сачмо личный инструмент появился тоже благодаря Кингу, тот подарил ему свой старый корнет. В чем-то Оливер заменил Луису отца: «Я был словно сын для него. Поэтому я называл его Папа Джо».

Переломной в жизни города (и судьбах джаза) стала дата 14 ноября 1917 года. США вступили в I Мировую войну. Новый Орлеан стал военным портом. После первого же дебоша, устроенного моряками в Сторивилле, военные власти в этот осенний день объявили о закрытии нехорошего района. Десятки музыкантов потеряли работу, многие потянулись на север, в основном в Чикаго. Новоорлеанский джаз начал путешествовать по Америке. В 1918 году (или в начале 1919 года) Оливер тоже уехал в Чикаго. Его место у Ори занял Армстронг.

Работал Сачмо не только с этим составом. Теперь он был одним из лучших музыкантов города и его известность вышла за пределы Нового Орлеана. В 1919—1921 годах он несколько раз ездил с оркестром Фейта Мэрэйбла, пианиста из Сент-Луиса, на прогулочных судах (так называемых шоубоутс), совершавших экскурсии по Миссисипи. Частенько участвовал он в джазовых парадах по улицам родного города с «Tuxedo Band» Оскара Селестина.

Но в 1922 году Город в Дельте был оставлен ради Города Ветров, Windy City — Чикаго. Кинг Оливер пригласил Луиса в свой «Creole Jazz Band». Сачмо: «Никто не мог бы заставить меня уехать из Нового Орлеана, только Папа Джо. Когда он пригласил меня играть в «Линкольн Гарденс» — это было примерно 8 августа 1922 года — ничто и никто не могли бы меня удержать».

«Creole Jazz Band» слишком важен для джазовой истории, чтобы не назвать его состав полностью: Кинг Оливер (корнет), братья Доддсы-Джонни (кларнет) и Уоррен «Бэби» (барабан), Оноре Дютре (тромбон), Билл Джонсон (контрабас), Лил Хардин (фортепияно) и — Луис Армстронг (2-й корнет). Этот состав дал прекрасные образцы того, что сегодня называют чикагским вариантом новоорлеанского стиля (звучит как название шахматного дебюта). С этим составом Армстронг впервые участвовал в сессиях грамзаписи для фирмы «Jennett» в апреле 1923 года. Качество звука при записи в те годы оставляло желать очень много лучшего. Однако сегодня только эти пластинки, да отзывы современников остаются свидетельством того, как играл в те годы Армстронг. Звучание «Creole Jazz Band» было еще в целом полифоничным, оба корнета, кларнет и тромбон играли нечто вроде мелодии с вариациями, не отваживаясь на длинные сольные импровизации. Только короткие брэйки Оливера и все чаще Армстронга предвещали будущую генеральную линию развития. Оркестр быстро стал самым популярным в Чикаго. «Линкольн Гарденс» с его 700 местами был наиболее посещаемым в городе. Все первые ряды заполнялись музыкантами — местными и приезжими, стремившимися послушать Оливера и его молодого коллегу. И очень скоро многие стали понимать, что ученик перерос учителя. Сачмо играл мощнее и динамичнее Кинга, ему явно становилось тесно в рамках «Creole Jazz Band». Наверное, понимал, это и сам Луис. Но чувство признательности, вообще очень свойственное Армстронгу, было особенно сильным по отношению к Папе Джо. Думаю, Армстронг еще долго бы работал с Оливером, если бы в дело не вмешалась женщина. Ее звали Лил Хардин, и в феврале 1924 года она стала миссис Армстронг.

Для Луиса это был уже второй брак. Первый раз он женился в 18 лет в Новом Орлеане, тогда его избранницей была Дэйзи Паркер, которая была старше его на 3 года, симпатичная креолка, зарабатывавшая на жизнь проституцией. Это отнюдь не смущало Луиса, так как его среда не видела в этом ничего особо зазорного. Брак распался не по этой причине. Чтобы сразу покончить с матримониальной темой, скажем, что всего он был женат четырежды. Для Армстронга всегда на первым месте была его музыка,— жене приходилось довольствоваться вторыми ролями. Понять это и согласиться на такую роль удалось лишь его последней жене, бывшей танцовщице Люсиль Уилсон, с которой он жил мирно и счастливо с 1938 года до самой смерти.

«...В настоящее время моральное бедствие обрушивается на сотни американских девушек из-за патологической, раздражающей и сексуально возбуждающей музыки джазовых оркестров, как заявила Ассоциация бдительности женщин Иллинойса. Представители Ассоциации смогли установить, что в течение последних двух лет в одном только Чикаго около тысячи девушек перестали быть таковыми из-за джазовой музыки. В больших и малых городах, в скромных и роскошных домах девушки становятся жертвами капризной, коварной и невротической музыки, которая сопровождает современные танцы». («Нью-Йорк Америкен», Нью-Йорк, 22.01.1922 г.)

А мы возвращаемся в 1924 год. Честолюбивая Лил настаивала на том, чтобы Армстронг ушел из «Creole Jazz Band». Достаточно средняя пианистка, она задалась целью превратить мужа в звезду первой величины. В июне первый этап ее мечты был осуществлен. Луис ушел. Теперь ему предстояло «попробовать на зуб» Большое Яблоко, Нью-Йорк, куда его пригласил поработать в своем оркестре Флетчер Хендерсон. За почти год работы Сачмо в Нью-Йорке и этот город пал к его ногам. Музыканты, пресса, все любители джаза восхищались его стремительно развивавшимся талантом. Там же он сделал несколько записей с великой блюзовой певицей Бесси Смит, где звуки голоса и инструмента не уступают друг другу красотой и мощью. Вернувшись в Чикаго, Луис играл какое-то время в составе, организованном его женой, а в ноябре 1925 года начинается трехлетняя серия записей с его собственными составами «Hot Five» и «Hot Seven», вошедшая в золотой фонд джазовой музыки.

Для традиционного джаза эти пластинки значат примерно то же, что, скажем «A Love Supreme» Колтрейна для фри-джаза или «Bitches Brew» Дэвиса для джаз-рока. С «маленьким» нюансом — революционер своего времени, Армстронг заложил фундамент всех будущих джазовых революций. Не будь его, судьба джазовой музыки в целом могла сложиться иначе. В середине 20-х, в период записей с «Горячей Пятеркой» и «Семеркой», талант Сачмо достиг расцвета. Примерно в это же время он постепенно переходит от корнета к трубе.

И это тоже знаменательный факт. Уходит время мягких окрасок звука, время коллективных импровизаций — точнее не уходит, а остается, остается с приверженцами новоорлеанского джаза. А Луис Армстронг ярким и требовательным звуком трубы зовет вперед, удивительной вибрацией, головокружительными переходами, ритмической раскрепощенностью, неистощимой фантазией своих импровизаций расширяет представление о возможностях инструмента и музыканта, на нем играющего. Джаз Армстронга в еще большей степени, чем раньше, затребовал настоящих личностей — музыкантов-творцов и музыкантов-виртуозов. И они будут появляться. Но искры будущих костров разбросал он, великий Сачмо. Не преувеличивал известный свинговый ударник Джин Крупа, говоря: «Каков бы ни был стиль джазового музыканта, он не сыграет и 32 тактов, не отдав музыкальной дани Луи Армстронгу. Все сделал Луи, и сделал первым».

Джазовая журналистика и джазовое музыковедение все-таки несколько разные вещи. Именно поэтому ограничусь лишь упоминанием некоторых шедевров Армстронга этого периода — «Heebie Jeebies», «Cornet Chop Suey», «Potatoe Head Blues», «Wild Man Blues», «West End Blues». Эти записи давно разобраны «по косточкам» крупнейшими специалистами. Из немногих изданных на русском языке работ можно порекомендовать книги Джеймса Коллиерf или Юга Панасье (видного исследователя в сфере традиционного джаза — но не далее!).

Через «Пятерки» и «Семерки» Армстронга прошли незаурядные музыканты. В первом составе «Пятерки» играли Кид Ори и Джонни Доддс, в «Семерке» появился Бэби Доддс — знакомые нам новоорлеанские имена. В «Пятерке» 1928 года наиболее яркими фигурами помимо лидера стали ударник Затти Синглтон и пианист Эрл Хайнс. Особо надо сказать о последнем. Талантливейший музыкант, он стал создателем нового направления в джазовом фортепиано, «переведя» открытия Сачмо на язык своего инструмента. Кроме того, Хайнс стал своего рода «мостиком» между традиционным и современным джазом. Этому чело веку довелось работать как с Армстронгом, так и с Паркером, игравшим какое-то время в его оркестре.

Оркестры. Именно они «правили бал» в 30-е годы. Для Армстронга это тоже время больших оркестров и больших гастролей. Увы, с оркестрами ему не очень везло. Ни один из составов, в которые Луис приходил или которые создавались специально для него (например, Зильнером Рэндольфом), даже не приближался по уровню мастерства к своему главному солисту. Зато в этот период Сачмо беспрерывно гастролирует. Он все время в движении. Армстронг исколесил всю Америку, в 1931 году после большого перерыва побывал и в Новом Орлеане. Его слава растет, она выходит за пределы круга поклонников джаза. Сачмо становится звездой шоу-бизнеса общеамериканского масштаба. В 1933 году Армстронг открывает Европу, а Европа рукоплещет Сачмо. В довоенный период он несколько раз побывал в Англии, гастролировал в Скандинавии, Франции, Голландии. В Германии Гитлера он не бывал ни разу...

«Дорогой Гейдрих! Прилагаю к сему дело, направленное мне югендфюрером Аксманном, о «свинговой молодежи» в Гамбурге. Я знаю, что Государственная тайная полиция уже занималась этим вопросом. Но теперь, как мне кажется, необходимо радикально искоренить это безобразие. Я против каких-либо половинчатых решений. Все молодежные лидеры, независимо от пола, и те из педагогов, кто настроен оппозиционно и поощряет свинговую молодежь, должны быть направлены в концентрационный лагерь...» (Письмо Гиммлера Гейдриху, 26.01.1942 г.)

Разумеется, постоянная жизнь «On The Run» давалась Луису нелегко и отнимала много сил. Он вспоминал: «А разве многие выдержат такую жизнь, какую я веду? Играй, выступай чуть ли не семь раз в неделю — знаете, иной раз кажется, что уже девять тысяч часов протрясся на автобусах, поездах и самолетах, только чтобы поспеть вовремя, уставший как собака, и тут с места в карьер хватайся за трубу — играй, пой, валяй во все лопатки!» Наверное, главное, что помогло Армстронгу выдержать такой бешенный ритм, было почти религиозное отношение к своему делу. С младых ногтей и до конца жизни он не просто самовыражался на сцене, а выходил дарить людям радость. Это была его работа. И во имя этой работы он никогда не позволял себе излишеств с алкоголем и даже с курением, тщательно следил за своим здоровьем, особенно за состоянием губ — словом, вел себя, как настоящий профессионал.

Понятно, что гастроли, да еще с большим оркестром — штука хлопотная. Долго Сачмо зависел от своих менеджеров, далеко не всегда добросовестных. Ситуация изменилась в 1935 году, когда всю деловую часть жизни Армстронга взял под контроль его новый менеджер Джо Глейзер. Как мне кажется, его отношения с Луисом чем-то напоминают отношения "Битлз" с Брайаном Эпстайном. Но при этом Глейзер, в отличие от Эпстайна, был в своем деле тертым профессионалом. Луис и Джо оставались друзьями до конца жизни. Армстронг пережил Глейзера ровно на два года и один месяц. Другой вопрос, что оберегая интересы Сачмо, Глейзер не забывал и себя, кроме того, он достаточно серьезно влиял и на творческую сторону жизни Армстронга.

А в творчестве Сачмо этапным оказался 1947 год. 13 августа в одном из голливудских клубов состоялась премьера нового оркестра Армстронга — «All Stars» («Все звезды»). Именно под этим названием работали все его послевоенные коллективы, хотя состав их тоже частенько менялся. Среди «звезд» Армстронга играли мастера уже иного поколения — тромбонист Джек Тигарден, кларнетист Барни Бигард, барабанщик Сид Катлетт и многие другие. С «All Stars» Сачмо записывал новые пластинки, дал в том же 1947 году большие концерты в Чикаго, Нью-Йорке, Бостоне, а далее, как всегда — по всей Америке и по всему миру. Правда, в послевоенные годы содержание его концертов стало постепенно меняться. С возрастом Луис стал меньше солировать на трубе и больше петь.

Да, теперь, пожалуй, самое время поговорить об этой стороне его таланта. Собственно, пел Армстронг всегда, с детских лет. В молодости он иногда и танцевал на сцене. Армстронг прекрасно понимал, что песня, особенно модная, значительно привлекательнее для широкой публики, чем самое виртуозное инструментальное соло. А успех у публики он всегда ставил во главу угла. Однако Бог наделил этого человека талантом столь щедро, что и певцом Сачмо был штучным, уникальным, проложившим дорогу многим другим и в то же время неповторимым. Его довольно низкий, хрипловатый, наполненный теплом голос узнается мгновенно. К вокалу он подходил, как к игре на трубе. Здесь он столь же блестяще импровизирует, по-своему расставляя акценты, меняя фразировку, заставляя голос вибрировать. Луис пел самые разнообразные вещи — и шлягеры, и блюзы, и спиричуэлс, но они всегда звучали у него, с одной стороны, по-джазовому, а с другой — имели успех у публики — это и «Ain't Misbehavin», и «Mackie The Knife», и «Hellо Dolly». В 1968 году исполненная им композиция «What A Wonderful World» оккупировала первые места в хит-парадах. Слушая ее, трудно избавиться от ощущения, что это завещание мастера людям. «Мир прекрасен!» — именно так воспринимал его Луис Армстронг.

Макс Джонс, автор замечательной биографии Сачмо, считает, что скэтовую манеру пения ввел в середине 20-х годов именно Армстронг. Джеймс Коллиер даже приводит легенду об изобретении им этого способа пения, когда однажды в ходе записи песни в студии, Луис вдруг обронил листок с текстом. Так или иначе, владел он этим приемом виртуозно, придавая своему силлабическому вокалу то юмористический, то драматический оттенок.

Есть люди, которые «режут» Армстронга надвое, говоря о Сачмо — великом джазовом трубаче (примерно до 45 года) и звезде поп-музыки, изменившей джазу, в последующий период. Такие суровые оценки раздавались и при жизни Луиса. Буду счастлив, если данный материал поможет читателю разобраться в сомнительности подобных оценок, а равно и в несостоятельности попыток втиснуть гиганта в любые, даже самые красивые рамочки.

Все послевоенные годы Армстронг без устали кружит по планете. Он объездил все континенты, побывал в самых экзотических странах, от Исландии до Тайваня, от Ганы до Новой Зеландии. Его улыбку, его голос и его трубу знали во всем мире. Бывал он и в соцстранах Восточной Европы. И тут трудно удержаться от горестного вздоха... В Минске до сих пор многие вспоминают приезд Дюка Эллингтона с его оркестром. Армстронг до Советского Союза не добрался. В середине 50-х, когда Госдеп при Эйзенхауэре был готов финансировать его поездку в Россию, Армстронг отказался: «Люди спросили бы меня там, что делается у меня в стране. Что я мог бы им ответить? У меня прекрасная жизнь в музыке, но чувствую я себя, как любой другой негр...» Тем не менее молодые активисты движения за равноправие обвиняли Армстронга в аполитичности, в том, что он кривляется на сцене перед белыми господами, называли его Дядей Томом. Луис вырос на Юге и вырос в совсем другое время. Да, наверное, у него существовали определенные комплексы, да, он крайне редко говорил на острые темы. Но обвинять его в уклонении от борьбы за гражданские права можно с тем же основанием, что осуждать Рихтера или Плисецкую за неучастие в диссидентском движении. Ответ обвинителям Армстронга дала в свое время Билли Холидэй: «Я люблю его, он ведет себя как «Дядя Том» просто от широты души!».

Возвращаясь к так и несостоявшейся поездке Армстронга в наши края, можно вспомнить, что к концу 50-х он уже сам мечтал о таком турне. Разные варианты периодически всплывали и в 60-е годы, но... Тем не менее были люди (не джазовые критики и не дипломаты) из-за железного занавеса, слышавшие его живьем. Вот что рассказывал Сачмо после европейского турне 1955 года: «Мы играли в Западном Берлине во время последнего турне и люди перебирались даже из Восточной Зоны, чтобы послушать нас. (Стены еще не существовало — Л. А.) Ради еды или чего-то еще они бы так не рисковали. Парень, там были даже русские. Они очень плохо говорили по-английски, но это не волновало ни нас, ни их. Музыка помогла нам говорить друг с другом».

А во второй половине 60-х возраст Армстронга стал все чаще напоминать о себе. Начались визиты в больницы. Тем не менее он старался не сбавлять в творческой активности. Еще в 1969 году экраны всего мира обошел мюзикл «Хэлло, Долли!», где он играл вместе с Барброй Стрейзанд. Кстати, Сачмо был и настоящей кинозвездой, снявшись с 1931 года в 36 фильмах, как в США, так и в Европе. Он выступал и записывался с Эллингтоном, Гудмэном и многими другими звездами джаза и эстрады. 10 февраля 1971 года он в последний раз играл и пел в ТВ-шоу со своим старым приятелем Бингом Кросби. В марте Сачмо и его «All Stars» еще две недели выступали в «Уолдорф Астория» в Нью-Йорке. Но очередной сердечный приступ вновь заставил его лечь в больницу, где он пробыл два месяца. Судьба была милостива к нему даже в смерти: 6 июля 1971 года, через 2 дня после дня рождения, он умер во сне, без мучений, в своем доме в Нью-Йорке.

Трудно найти другого человека, который бы столько сделал для джаза, сколько Луис Армстронг. Гениальный творец и популяризатор, он внес громадный вклад в приобщение джаза к культурным ценностям человечества. Все эти черные в прямом и переносном смысле цитаты, приведенные в статье, — не случайны, как может показаться. Джаз развивался не в теплице. Узколобые ханжи, напыщенные снобы и тоталитарные идеологи разных мастей боялись и ненавидели дух свободы, который несет джаз. Что же, время все расставило по местам. И любимец всего мира, жизнерадостный и открытый людям Сачмо, сыграл громадную роль в победе джаза над его недоброжелателями. Армстронгом может гордиться музыка, которой он отдал всю жизнь и его страна, для авторитета которой он сделал больше многих политиков. Да, его нет с нами уже более четверти века. Но взгляните еще раз на заголовок этой статьи. Ну что, вы еще сомневаетесь в бессмертии души?